Почему так прекрасно быть влюбленным

Мы очарованы, покорены, у нас кружится голова и колотится сердце. Зато теперь мы точно знаем, в чем смысл жизни. Конечно же в том, чтобы мы были вместе, здесь и навсегда! Но что, если страсть возникает благодаря особым веществам в крови и образам в нашем бессознательном? Основные идеи: • Мы выполняем программу продолжения рода. Действие гормонов наполняет эйфорией, заставляет желать и зависеть от другого. • Мы возвращаемся в детство, переживая то прекрасное чувство целостности, что соединяло нас с матерью в начале жизни. • Мы видим лучшее в другом, наделяя его лишь желанными для нас чертами. Но ослепительный идеал и действительно может ослепить. Исследуем алхимию любви: тестостерон, люлиберин, окситоцин, эндорфин… Все эти вещества в огромных количествах наполняют нашу кровь, когда мы встречаем своего избранника (избранницу). Стоит влюбиться — и наш организм превращается в лабораторию сумасшедшего химика. «Можно сказать, что мы — биохимические роботы, — шутит семейный психотерапевт Инна Хамитова. — Мы запрограммированы на продолжение рода. И наше тело производит сложнейшие химические вещества, взаимодействие которых обеспечит реакции и поведение, ведущие к выполнению этой программы. С помощью сознания мы не можем это контролировать. Ведь продолжение рода — инстинкт куда более древний, чем само человечество». Потому всем влюбленным и кажется, что их чувства им больше не подвластны. Сначала выделяется тестостерон — гормон сексуального желания. Он вырабатывается как в мужском, так и в женском организме. Затем люлиберин — и мы испытываем жажду взаимных прикосновений, ласк, объятий и поцелуев. Допамин и норадреналин вызывают прилив сил. Если же предмет любви исчезает из поля зрения, уровень допамина падает — и мы чувствуем тоску и опустошенность. Зато во время оргазма происходит настоящий взрыв эндорфинов: они радикально меняют состояние сознания, приводя нас в экстаз и снижая критичность. Если бы мы разумно и критично выбирали свой идеал, человечество просто вымерло бы. Мы видим в розовом свете весь мир — и в первую очередь своего партнера. «Это подарок природы, очень приятный, но не бескорыстный: он обслуживает тот же инстинкт продолжения рода, — уточняет Инна Хамитова. — Если бы мы разумно и критично выбирали тех, кто соответствует нашим представлениям об идеале, человечество просто вымерло бы. А так — вот прекрасный принц прямо перед нами». Что же будет, когда мы очнемся от волшебных грез, — разочарование неизбежно? Совсем не обязательно. Пока чувства безумствуют, в нашем организме выделяется окситоцин — гормон привязанности. Благодаря ему наслаждение переходит в чувство общности, которое впоследствии может превратиться в глубокую любовь. Заметить друг друга Но чтобы забурлила алхимическая реторта любви, необходим начальный импульс — встреча с ним (с ней). По каким приметам мы узнаем этого человека среди множества других? Порой мы склонны верить, что встреча происходит по воле случая. А психологи полагают, что нами руководит наше бессознательное. Чей-то жест, голос, черты лица, осанка или походка пробуждают в нас дремлющую память о самой первой и самой глубокой эмоциональной связи в нашей жизни — связи с матерью. «Влюбленность основана на ощущении глубинного тождества между собой и другим человеком, — говорит транзактный аналитик Вадим Петровский. — И так уже было в детстве: ребенок не чувствует себя отдельным, он составляет единое целое со своей матерью. Первоначально я не существую сам по себе. Я весь в этом лице, которое ко мне склоняется. Я переживаю себя через него». За несколько часов или дней обретенный нами партнер становится нам жизненно необходим. Влюбленные часто описывают впечатление мгновенного узнавания, которое они испытали при первой встрече, или возникшее вскоре после знакомства чувство, «словно мы знали друг друга всю жизнь». И это не метафора. Узнавание действительно происходит. Не отдавая себе в этом отчета, мы влюбляемся в тех, кто напоминает нам людей, которые были рядом с нами с момента нашего рождения. Образ отца или матери в будущем партнере «Для мальчика важнее всего лицо матери, и так оно и будет, — уточняет Вадим Петровский. — Чувство девочки претерпевает изменения. Изначально ее привязанность точно так же, как у мальчика, обращена на мать. Но со временем она «переучивается» и начинает ориентироваться на отца». Если же отца в семье нет, его место займет либо замещающий его взрослый, либо собирательный образ, созданный на основе рассказов, книг, фильмов, встреч со знакомыми. Не нужно считать, что идеализация — это плохо. Быть влюбленным — значит открывать все лучшее, что есть в другом человеке, а иногда и создавать. В некоторых случаях происходит выбор от обратного: мы влюбляемся в тех, кто на первый взгляд совершенно не похож на наших родителей или даже кажется их полной противоположностью. Однако в любом случае точкой отсчета являются мать или отец. Помимо внешности важны также привычки, способы общения, взгляды. «В семье человек усваивает определенные модели поведения и убеждения, — развивает мысль Инна Хамитова. — Например, если мать жертвует собой ради карьеры отца, то с большой вероятностью и девочка, выросшая в такой семье, найдет похожего на отца партнера, чтобы реализовать материнскую модель поведения. Совпадения не всегда буквальны. Предположим, отец — отдающий все силы науке ученый. Это не значит, что дочь выйдет замуж именно за ученого. Вполне возможно, ее партнером станет бизнесмен, преданный своему делу, но забывающий о семье. Это похоже на танец: мы выбираем партнера, который знает те же па, что и мы. С кем мы сможем станцевать вместе». Идеализация партнера Несмотря на то что мы жили без него много лет или даже десятилетий, за несколько часов или дней он становится нам жизненно необходим. Мы относимся к обретенному нами партнеру так же некритично, как младенец к матери — источнику собственного существования. Пройдет долгое время, прежде чем ребенок начнет судить своих родителей и поймет, что они не идеальны. Влюбившись, мы словно возвращаемся в раннее детство, утрачиваем способность здраво рассуждать, а взамен обретаем блаженное чувство найденного совершенства. Когда влюбленные обещают любить друг друга вечно, в этом нет ни капли лжи: сейчас они и правда внутри вечности. Мы закрываем глаза на недостатки любимого. Мы идеализируем его. «Но не нужно считать, что идеализация — это плохо, — предостерегает Вадим Петровский. — Быть влюбленным — значит открывать все лучшее, что есть в другом человеке, а иногда и создавать. Расстояние между тем, что есть, и тем, что может быть, не так уж и велико. Мы живем в мире возможности. Я — это то, во что я могу превратиться. Видя в другом человеке достоинства, в том числе потенциальные, мы помогаем ему обнаружить возможности, о которых он раньше не подозревал. А в силу того, что мы не очень различаем его и себя (ведь нам кажется, что мы составляем единое целое), мы и в самих себе открываем лучшее, что в нас есть или могло бы быть». Откуда берется чувство «мы одно целое»? Когда мы влюблены, реальность расширяется, все противоречия исчезают. «Влюбленность — это восстановление первичной слитности с миром, — объясняет Вадим Петровский. — Рефлексия вычленяет «Я» из всего окружающего. Перестав рефлексировать под влиянием сильного чувства, мы вновь погружаемся в состояние единства, нерасчлененности. К нам возвращается младенческое чувство любви к миру и одновременно к себе — ведь границы между мной и миром исчезли, больше нет разделения на «мы» и «другие». Мы переживаем беспредельность бытия, наше «Я» становится бесконечным во времени и пространстве. Я не могу помыслить себя в отдалении от того, в кого я влюблен. Это был бы разрыв внутри себя». Когда влюбленные обещают — вслух или мысленно — любить друг друга вечно, в этом нет ни капли лжи. Ведь в этот момент они в самом деле пребывают внутри вечности. И потому мысль о разлуке непереносима, как мысль о смерти. Что мы ценим друг в друге Влюбившись, мы покоряемся чувству. Но в свободное от влюбленности время мы немало размышляем и довольно ясно представляем себе, какие качества мы хотели бы видеть в своем партнере. Какие качества ценят в партнерах женщины и мужчины можно узнать исходя из данных ВЦИОМ, представленных ниже. Женщины ценят в мужчинах... Порядочность (61%), заботливость (27%) и верность (27%). 18–24-летние чаще обращают внимание на темперамент мужчины (15%). Те, кто моложе 34 лет, более склонны придавать значение уму (70–72%) и внешней привлекательности (15–19%). Чем старше россиянки, тем более ценными в мужчине для них являются порядочность (63–69% опрошенных женщин в возрасте старше 45 лет) и хозяйственность (45–47% женщин старше 35 лет). Мужчины ценят в женщинах... Внешнюю привлекательность (44%), верность (33%) и сексапильность (14%). Молодые мужчины (18–24 лет) чаще придают значение привлекательной внешности (54%) и сексапильности (27%), 25–34-летние — уму (44%). Хозяйственность ценят практически в равной степени все мужчины (48–52%). Заботливость имеет наибольшее значение для тех, кто старше 45 лет (33–34%). В поисках утраченного рая Но вечность влюбленности не остается неизменной. Чувства развиваются. «Влюбленные как бы на фоне переживания абсолюта ощущают скоротечность бытия. Как если бы приходилось за совершенство расплачиваться ощущением конечности, преходящести, — продолжает Вадим Петровский. — В какой-то момент возникают сомнения: как долго это продлится? Тревога посещает влюбленных, любой намек на расставание болезненно переживается. Но за отчаянием следует надежда: может быть, все можно вернуть! Это очень напоминает отношения младенца и матери. Молоко, ласка, полное единство. Потом они расстаются, ребенок переживает разлуку, но вот он слышит шаги матери… Здесь есть цикличность, и эти циклы воспроизводятся в душе влюбленных. Наслаждение, страх, отчаяние, надежда. Это детские переживания, они никак не связаны со сложными межличностными отношениями». Однажды влюбленность проходит. Что тогда? Либо расставание и пустая жизнь, либо предстоит учиться договариваться и открывать другого человека Любовь воспроизводит наши первые эмоции. Но мы никогда к ним не привыкаем, всякий раз ощущая их как новые. Или же как настоящие и правильные. Они вызывают у нас желание все начать с нуля. Покинуть супруга назавтра после встречи с другим? Мы делаем это без колебаний! Пока окситоцин держит нас в своем плену, разум молчит. Но однажды мы увидим, что избранник во многом отличается от нас и не может удовлетворить абсолютно все наши потребности. Что тогда? «Либо охлаждение, расставание и пустая жизнь до встречи с новым «единственным», — отвечает Инна Хамитова, — либо предстоит учиться договариваться, прощать несовершенства и заново открывать другого человека во всей его непохожести на нас. Любовь и влюбленность не тождественны. Бывает влюбленность, которая не перерастает в любовь. Бывает и любовь, не выросшая из влюбленности. У нее другое начало: меньше страсти, больше ответственности и доверия». Пожалуй, можно было бы сказать, основательно перефразируя известный афоризм Льва Толстого: мы все влюбляемся одинаково, а любим по-разному. Источник: Psychologies

Свободные отношения

Писатель Бунин привел в дом при живой жене молодую девушку. И сказал, что она будет с ними жить. Дескать, это его секретарша. И жене пришлось смириться: она была немолода, денег у нее не было и пристанища тоже. Она плакала, а потом смирилась. Сказала, мол, так Богу угодно... Все смеялись и перешептывались, вопросы задавали обидные. А они так и жили втроем — высокие отношения! Представляю, каково было жене такое терпеть. Она любила мужа. Это еще обиднее, конечно. Но тут случилось вот что: Бунин расслабился, подобрел от такой приятной жизни и пригласил в гости одного маляра, который писал стихи. Бедного талантливого юношу Зурова. И жена писателя к юноше прониклась сочувствием и стала о нем заботиться. Маляру очень понравилось гостить у Бунина. Кормят хорошо, обращение деликатное. Ну, он и остался навсегда. Что возьмешь с сумасшедшего? А он оказался сумасшедшим. И гонялся за Буниным с опасной бритвой. Драться лез. И так язвительно усмехался, когда Бунин что-то рассказывал. И вырывал цветы, которые Бунин в саду сажал, чтобы наказать писателя, если он как-то не так себя вел. Так и жили вчетвером. И Бунин жене сказал, мол, знаешь, Верочка, а вдвоем лучше все-таки жить было. Хотя и немного скучно. Давай жить вдвоем! А жена ответила, что уже поздно. Нехорошо выгонять людей на улицу. Мы в ответе, Ваня, за тех, кого приручили! В итоге вот что случилось: молодая особа изменила Бунину с женщиной и сбежала подальше от странного дома, по которому ходил маляр с бритвой. А маляр остался. Он влюбился в жену Бунина и ни за что уходить не хотел! И стали они жить-поживать втроем. В свободных отношениях, как и хотел знаменитый писатель. Потому что если свобода — она для всех! Все одинаково свободны. И если за вами бегает с бритвой ненормальный маляр — надо раньше было думать. Вдвоем все-таки лучше. Хотя иногда скучно, да, это бывает... Из книги Анны Кирьяновой «Маленькое счастье. Как жить, чтобы всё было хорошо»

Не встречайтесь с девушкой, которая любит путешествовать

Это девушка со взъерошенными волосами, окрашенными солнцем. Её кожа больше не бледна как раньше. И дело не только в загаре. Кожа девушки, которая путешествует, украшена множеством царапин, ссадин, шрамов. Но несмотря на все косметические недостатки, она готова поведать вам множество захватывающих историй. Но всё же не встречайтесь с девушкой, которая путешествует. Ей весьма сложно угодить. Типичное свидание в кинотеатре в людном торговом центре не вызовет у неё никакого трепета и восторга. Её душа требует новых ярких впечатлений. Она беспристрастно отреагирует на вашу новую Ferrari или часы Daniel Wellington. Она с удовольствием взберётся на гору или прыгнет с аэроплана, чем будет слушать ваше хвастовство. Не встречайтесь с девушкой, которая путешествует, потому что при любой представившейся возможности она будет приставать к вам с просьбами ухватить авиабилет со скидкой. Она не захочет тусоваться в новомодном баре и ни за что не отдаст 100$ за билет на концерт крутого певца, потому что она всегда знает, как провести время более весело и, главное, познавательно. Скорее всего, у девушки, которая любит путешествовать, нет постоянной работы. Или она мечтает уволиться. Она не будет лезть из кожи вон ради чьих-то карьерных целей, потому что у неё есть свои, и каждый день она делает шаг вперёд навстречу им. Возможно, она фрилансер: графический дизайнер, писатель, фотограф или что-то в этом роде. Ей нравятся профессии, которые требуют креативности и воображения. И даже не думайте жаловаться такой девушке на свою скучную работу. Не встречайтесь с девушкой, которая путешествует. Она могла попусту потратить четыре года на высшее образование, а потом полностью поменять род деятельности — стать инструктором по дайвингу или йоге. И такая девушка, наверное, даже и не в курсе, когда ей начисляют зарплату. Она не будет работать словно робот: она выходит на улицу, встречается с друзьями, знакомится с новыми людьми и берёт от жизни всё. Такая девушка бросит вызов кому угодно, ведь она уверена, что человек способен на многие свершения. Не встречайтесь с девушкой, которая выбрала такой путь неопределённости. У неё может не быть чёткого плана и постоянного места жительства. Она плывёт по течению и следует прихотям сердца, танцуя под его ритм. Она не носит часы, потому что не следит за временем — её днями управляет Солнце и Луна. Иногда, по стечению обстоятельств, она делает паузу в жизни, так как её мысли заняты чем-то крайне важным, что требует полной сосредоточенности и пристального внимания. Не встречайтесь с девушкой, которая путешествует, потому что она всегда говорит обо всём откровенно. Она никогда не будет стремиться произвести впечатление на ваших родителей и друзей. Она будет не прочь поучаствовать в громких дебатах на тему социальной несправедливости и глобального потепления. А ещё она знает себе цену и не позволит никому оскорбить её честь и достоинство. Девушка, которая любит путешествовать, никогда не будет нуждаться во «второй половинке». Без чьей-либо помощи она сумеет поставить палатку и повесить картину. Она, вероятно, вкусно готовит. Она независима, и ей без разницы, путешествует она с вами или одна. Живя настоящим, она занята кучей дел. Она не боится разговаривать с незнакомцами и делиться с ними своими увлечениями и мечтами, ведь в любой точке мира можно встретить столько классных и одинаково мыслящих людей. Поэтому никогда не встречайтесь с девушкой, которая путешествует, если вы не можете находиться с ней на одной волне и жить в её ритме. А если же вы случайно влюбились в такую девушку, то даже не смейте держать её на коротком поводке. В таком случае отпустите её. Она свободная натура и не потерпит контроля над своей жизнью. По материалам статьи «Don’t Date a Girl Who Travels» Adi Zarsadias Автор: Юлия Стржельбицкая

Подборка блиц-фактов №103

Мнение о том, что древнеримские зрители в Колизее выбирали жизнь или смерть для побеждённого, направляя большой палец вверх или вниз, ошибочно. Оно возникло после появления картины «Pollice Verso» художника Жана-Леона Жерома, который неправильно перевёл латинский текст. На самом деле отогнутый в любом направлении (вверх или вниз) большой палец означал смерть для побеждённого, символизируя обнажённый меч. А чтобы даровать жизнь, зрители показывали сжатый кулак, намекая на меч, спрятанный в ножны. Один из лучших скрипачей американец Джошуа Белл 12 января 2007 года согласился принять участие в эксперименте — утром на протяжении 45 минут он играл в вестибюле станции метро под видом обычного уличного музыканта. Из тысячи прошедших мимо людей только семеро заинтересовались музыкой. 20 ноября 1980 года при поисках нефти в американском озере Пенёр бур по ошибке пробил дыру в одну из соляных шахт, расположенных под озером. Вода быстро размыла 35-сантиметровое отверстие и ринулась вниз. Озеро стало мелеть, и в него потекла вода из Мексиканского залива, связанного с Пенёром каналом. Через некоторое время озеро из пресного превратилось в солёное, максимальная глубина его увеличилась в 100 раз, а впоследствии полностью изменилась окружающая экосистема. В 1815 году англичане заняли необитаемый Остров Вознесения в Атлантическом океане и построили там военный гарнизон. Однако в государственной казне не нашлось денег для его содержания. Тогда остров переименовали в «Корабль Её Величества "Вознесение", стоящий на рейде», а жителей гарнизона перевели в матросы. Так как на содержание флота Англия никогда не скупилась, деньги были выделены. Только в русском языке и некоторых языках бывших советских республик знак @ называют собачкой. В других языках чаще всего @ называют обезьянкой или улиткой, встречаются и такие экзотические варианты как штрудель (на иврите), сельдь под маринадом (в чешском и словацком), лунное ухо (в казахском). Термин «лаконичность» образовался от названия древнегреческого региона Лакония, жители которого отличались немногословностью и краткостью. В Лаконии находился и город Спарта. Классический пример лаконичности спартанцев относится к легенде о письме царя Македонии Филиппа II, завоевавшего многие греческие города. В этом послании Филипп призвал спартанцев немедленно сдаться, потому что «если я захвачу Спарту силой, то беспощадно уничтожу всё население и сравняю город с землёй!». На это спартанские эфоры ответили одним словом: «Если». Компьютерная программа для записи дисков («прожига») Nero Burning ROM получила своё название неслучайно. Это каламбур, в буквальном переводе «Нерон, жгущий Рим», напоминающий о римском императоре Нероне. Ему приписывали поджог, приведший к Великому римскому пожару. 20 марта 1976 года игрок «Астон Виллы» Крис Николл в матче против «Лестер Сити» забил по два мяча и в ворота противника, и в собственные ворота. Матч закончился со счётом 2:2. Знаменитый ямайский регги-музыкант Боб Марли завещал положить в свой посмертный склеп гитару «Les Paul», футбольный мяч, Библию и свёрток марихуаны. Во время войны России против Бухарского эмирата в 1868 г. пехота генерала Головачёва прямо на глазах у неприятеля по грудь в воде перешла реку Зеравшан и в штыковой атаке заняла высоту Чапан-Ата. Манёвр был стремительным, разуваться и выливать воду было некогда. Поэтому солдаты становились на руки, а товарищи при этом трясли их за ноги. Через месяц в бою при Зарабулаке передние ряды бухарцев, подойдя на ружейный выстрел, встали на руки, а задние стали добросовестно трясти их за ноги. Они были твёрдо уверены, что разгадали ритуал русских, приносящий победу. В середине 19 века швейцарский профессор Герман фон Майер исследовал костную структуру головки бедренной кости в том месте, где она изгибается и под углом входит в сустав. Будучи покрытой сетью миниатюрных косточек со строгой геометрической структурой, она не ломается под тяжестью тела, так как эти косточки перераспределяют нагрузку. Через 20 лет, находясь под впечатлением этого исследования, инженеры Густава Эйфеля придумали конструкцию знаменитой башни.

10 экзистенциальных романов, которые стоит прочитать

Писатели размышляют об уникальности человеческого существования, о свободе, о психологии личности, о «повседневном ужасе» обыденной жизни, о поиске смысла и вере. Давайте знакомиться с лучшими книгами в этом жанре. 1. Жан-Поль Сартр — «Тошнота» Тошнота — это суть бытия людей, застрявших «в сутолоке дня». Людей — брошенных на милость чуждой, безжалостной, безотрадной реальности. Тошнота — это невозможность любви и доверия, это попросту неумение мужчины и женщины понять друг друга. Тошнота — это та самая «другая сторона отчаяния», по которую лежит Свобода. Но что делать с этой проклятой свободой человеку, осатаневшему от одиночества?.. 2. Альбер Камю — «Счастливая смерть» Ранний роман Альбера Камю «Счастливая смерть», несомненно, заинтересует читателя, потому что таит в себе много загадок. Роман не был опубликован при жизни автора, но именно «Счастливая смерть» открывает творческий диалог Камю с Ницше — диалог, в течение всей жизни служивший для Камю источником вдохновения и писательских открытий. «Счастливая Смерть — нежнейшая проба пера, однако в романе уже отчетливо звучит тема «Постороннего», которая станет впоследствии лейтмотивом творчества французского экзистенциалиста. 3. Фёдор Достоевский — «Записки из подполья» «Записки из подполья» — увертюра Достоевского к его пятикнижию; в повести нашли свое выражение великие прозрения художника-мыслителя; здесь впервые в русской литературе сформулированы основы философии экзистенциализма. «Записки из подполья» — повесть точно поставленных вопросов и точно найденных интонаций. Боль пронизывает слово героя, оно бьется в стремительных перепадах его настроений, в бесконечных волнениях, в тягостных переживаниях и в неразрешимых тупиках. Главный герой произведения — чиновник из Петербурга. Он получает наследство, покидает службу, покупает квартиру и, почти перестает из нее выходить. То есть, уходит «в подполье». В вечных вопросах он противопоставляет себя всем остальным, и тем самым, доставляет терзания и мучения и себе и окружающим. Удастся ли отставному чиновнику покинуть свое «подполье», и кто, или что ему в этом поможет? 4. Альберто Моравиа — «Скука» Одно из самых известных произведений европейского экзистенциализма, которое литературоведы справедливо сравнивают с «Посторонним» Альбера Камю. Скука разъедает лирического героя прославленного романа Моравиа изнутри, лишает его воли к действию и к жизни, способности всерьез любить или ненавидеть. Но она же одновременно отстраняет его от хаоса окружающего мира, помогая избежать многих ошибок и иллюзий. Автор не навязывает нам отношение к персонажу, предлагая самим сделать выводы из прочитанного. Однако морального права на «несходство» с другими писатель за своим героем не замечает. 5. Райнер Мария Рильке — «Записки Мальте Лауридса Бригге» Райнер Мария Рильке — один из крупнейших поэтов XX столетия, родился в Праге, где провел детство и юность, жил в Берлине, Париже, Швейцарии. Основой своего жизненного восприятия и опыта Р. М. называл русскую культуру. Он дважды побывал в России, был знаком с Львом Толстым и Репиным, переписывался с Борисом Пастернаком и Мариной Цветаевой. Мировую славу поэту принесли его сборники «Книга образов», «Часослов», «Новые стихотворения» и другие. Однако поэзия и проза на равных конкурировали в творчестве Рильке. «Записки Мальте Лауридса Бригге», вошедшие в эту книгу, являются его самым значительным прозаическим произведением. В этом причудливом романе-витраже, описывающем «повседневный ужас» обыденной жизни, Рильке более чем на тридцать лет предвосхитил художественные открытия литературы экзистенциализма. 6. Эрих Фромм — «Бегство от свободы» Одна из основополагающих работ Эриха Фромма — «Бегство от свободы» — посвящена психологическим аспектам власти, зависимости и обретения личностей независимости. «Может ли свобода стать бременем, непосильным для человека, чем-то таким, от чего он старается избавиться? Почему для одних свобода — заветная цель, а для других — угроза?». «Не существует ли – кроме врожденного стремления к свободе — и инстинктивной тяги к подчинению?.. Не является ли подчинение источником некоего скрытого удовлетворения; а если так, то в чем состоит его сущность?» 7. Лев Толстой — «О безумии» Безумец — это человек, которого не понимают окружающие. Автор поднимает такие важные во все времена вопросы: в чем смысл жизни? Зачем человек приходит в этот мир? Зачем ему вера, что с ней делать? Или его жизнь сводится только к удовлетворению собственных желаний? Необходимо осознавать свою миссию в жизни и стремиться к ее воплощению. Однако времени для этого очень мало. Ведь, жизнь — это короткое мгновение между рождением и смертью. 8. Симона де Бовуар — «Мандарины» События, описанные в книге, так или иначе, связаны с крушением рожденных в годы Сопротивления надежд французской интеллигенции. Чтобы более полно представить послевоенную эпоху, автор вводит в повествование множество персонажей, главные из которых — писатели левых взглядов Анри Перрон и Робер Дюбрей (их прототипами стали А. Камю и Ж.-П. Сартр). Хотя основную интригу составляет ссора, а затем примирение этих двух незаурядных личностей, важное место в сюжете отведено и Анне, жене Дюбрея — в этом образе легко угадываются черты самой Симоны де Бовуар. Многое из того, о чем писательница поведала в своем лучшем, удостоенном Гонкуровской премии произведении, находит объяснение в женской судьбе как таковой и связано с положением женщины в современном мире. Роман, в течение нескольких десятилетий считавшийся настольной книгой западных интеллектуалов, становится, наконец, достоянием и русского читателя. 9. Филип Дик — «Помутнение» «Они всего лишь хотели повеселиться, словно дети, играющие на проезжей части. Одного за другим их давило, калечило, убивало — на глазах у всех, — но они продолжали играть». Страшная книга. Великая книга. Магический реализм? Хиппи-антиутопия? Постмодернистская автобиография? Просто — «Помутнение»... В полубиографическом романе американский писатель совмещает два жанра: психологию и научную фантастику. Автор описывает жизнь нескольких наркоманов, у одного из которых полностью разрушается психика. Он пытается покончить с собой. Выясняется, что один из «наркоманов» — это спецсотрудник под прикрытием, который пытается выяснить, где и кто производит такой страшный наркотик, который разрушает человека. Для реальности легенды ему самому приходится принимать это загадочное вещество. В результате чего, у полицейского происходит раздвоение личности. Он начинает следить за самим собой и попадает в закрытую клинику, в которой… и производится этот самый наркотик. Удастся ли отважному герою на грани рассудка, выполнить поставленное задание? 10. Сёрен Кьеркегор — «Дневник обольстителя» В книгу включен роман знаменитого датского философа, теолога и писателя, основателя европейского экзистенциализма, Серена Кьеркегора «Дневник обольстителя», являющийся составной частью его центрального философского труда «Или-или» (1843). Хроника виртуозного соблазнения юной девушки с шекспировским именем Корделия хитроумным, живущим «эстетической жизнью» обольстителем Йоханнесом, строится как серия «приближений» — «удалений» рефлексирующего эстетика от предмета его искусственной страсти. Дневник и письма главного героя раскрывают идеальную стратегию любовного подчинения, в которой проявляются присущие Йоханнесу ловкость донжуанова, мефистофельское знание человеческой природы и фаустовская склонность к самоанализу.

Чего боялся Эдвард Мунк?

Норвежский живописец Эдвард Мунк спустя множество десятилетий продолжает притягивать интерес к своим полотнам и к собственной личности. Его картины — одни из самых востребованных и дорогих на рынке живописи. С недавнего времени над его полотнами усердно работали психоаналитики. Ведь все мы знаем, что творчество напрямую зависит от психического состояния творца. Так что повлияло на творчество Мунка, что же его так испугало, и почему с его полотен мы слышим крик? Из чего же психоаналитики могут делать выводы? Конечно из повторяющихся главных мотивов, переходящих из картины в картину, из сюжета в сюжет. Например, самая частая тема — смерти. Вызвана она детством безрадостным. Когда Эдварду было пять лет, его мать забрала сильная болезнь. Спустя несколько лет туберкуез поразил его брата Андреаса и старшую сестру Софи. Потеря близких людей внушила невероятный страх перед жизнью. В своём дневнике Мунк писал: «Мать, которая умерла молодой, передала мне склонность к туберкулезу, а отец, набожный до фанатизма потомок старинного рода, посеял во мне семена безумия… С момента моего рождения ангелы тревоги, беспокойства и смерти были всегда рядом...» Например, картина «Мертвая мать». Центральный образ — умирающая женщина, вокруг которой собрались родственники, чтобы проводить ее в последний путь. Посреди комнаты стоит ребёнок. Девочка отличается от остальных присутствующих в комнате: одета в красное, лицо испуганное, руки держат закрывают уши, рот искривился в ужасающем крике страха и одиночества. Ребенок, скрывающий в себе самый большой страх Эдварда Мунка, не может смириться с потерей матери. «Я шел по дороге с двумя приятелями, вдруг солнце зашло, и все небо стало кровавым, при этом я как будто почувствовал дыхание тоски. Я задержался, оперся на балюстраду моста смертельно усталый. Над черно-голубым фьордом и городом висели клубы кровавого пара. Мои приятели пошли дальше, а я остался с открытой раной в груди. Громкий, бесконечный крик пронзил окружающую природу» — писал Мунк. Вторая важная тема – одиночество. Картина «Танец жизни» главная в цикле «Фриз жизни». На полотне мы видим пары, кружащиеся в танце, очевидно, действие происходит на балу. Пары не имеют четких очертаний, лица похожи на маски. По углам мы видим два четких силуэта: слева молодая девушка в белом платье, справа женщина в возрасте в чёрном. Образ юности, наполненный надеждой, сменяется одиночеством и старостью. «Древние были правы, когда говорили, что любовь — это пожар. Подобно пожару она оставляет после себя только пепелище». Мунк всю жизнь боялся связать себя узами брака. Долгое время он встречался с дочерью купца. Он бежал от девушки в страхе. Но она, не сдаваясь, преследовала его, что довело Мунка до депрессии и психиатрической больницы. В этот период появляется целый ряд картин, пропитанных страхом любви. Героиней становится демоническая женщина. Собирательный образ тысячи пар мы встречаем на знаменитой картине «Поцелуй». У любовников, слившихся в поцелуе, закрыты лица. Они будто боятся взглянуть в глаза любви. На картине «Любовь и боль» женщина с рыжими волосами, похожими на кровь, склонилась над мужчиной. Она вот-вот вцепится ему в горло. Создаётся впечатление любви, приводящей в ужас. Мунк неоднократно лечился в психиатрических клиниках. Страхи начали оставлять его. Выходит серия картин, наполненная покоем и одухотворенностью. «Девушки на мосту» — символ перехода в иной мир, в другую жизнь. Но к сожалению, с 1940 начинается трудное время, не только для художника, но и для всего мира. Во время оккупации Норвегии картины Мунка было выставлены из музеев. В то время как художник был вынужден скрываться в маленьком доме за городом. В 1944 году Эдвард Мунк встретил смерть, которую так боялся. Автор: Катарина Акопова

Как математик Владимир Арнольд разыграл американского профессора

Однажды выдающийся математик Владимир Игоревич Арнольд принимал американского коллегу. Поскольку Арнольд был известный шутник, он решил разыграть гостя. Пришли в ресторан. Арнольд отлучился как будто в туалет. По пути подозвал официантку и попросил: — Когда подойдете к нашему столику, и я спрошу, чему равен интеграл от косинуса, ответьте, что он равен синусу такого же аргумента. Не забудете? Не перепутаете? Возвращается Арнольд обратно, произносит очередной тост за науку всех наук — математику и, между прочим, замечает : — Ты знаешь, а в нашей стране такой уровень образования, что все поголовно знают даже высшую математику! — Не может быть, — машет рукой американский профессор. — Ну давай спросим что-нибудь из высшей математики хотя бы вот у этой официантки? — Давай! Подзывают: — Чему равен интеграл от косинуса? — Синусу такого же аргумента, — заученно отвечает официантка. Американец потрясен. Арнольд радуется, как дитя — розыгрыш удался! Через некоторое время официантка опять подходит к их столику и говорит: — Извините, я забыла добавить: плюс константа интегрирования.

Тэффи. «Старуха»

Сегодня утром совершенно случайно узнала я о смерти Анны Николаевны. Она умерла в Париже, в какой-то больнице, месяца три тому назад. Известие это не произвело на меня особого впечатления в первую минуту. И потом весь день, занятая людьми и делами, я не останавливалась на этой мысли, хотя чувствовала смутное желание остановиться и вникнуть в нее. И вот теперь, вечером, оставшись одна, я перебираю в своем столе старые письма, полученные мною от покойницы, и чем больше вспоминаю и думаю о ней, тем труднее мне понять, что я не увижу ее больше. Мне не грустно при этой мысли, но какое-то тревожное удивление томит меня, и мне хочется все думать о ней, искать ее в письмах и воспоминаниях, видеть ее живою, теперь, когда я знаю последний заключительный аккорд всей ее сложной, точно составленной из разноцветных кусочков, жизни. Наше первое знакомство... я всегда вспоминаю о нем с улыбкой. Это было давно, лет десять тому назад. Я только что окончила институт и служила классной дамой в одной из частных гимназий. Ни родных, ни знакомых у меня не было, бывала я только у одних дальних родственников — Коротьевых, которые всегда относились ко мне участливо и жалели меня. Как-то раз в воскресенье, придя, по обыкновению, к Коротьевым обедать, застаю Наташу, их старшую дочь, мою однолетку, в большом возбуждении. — Ах, Верок, — говорит она мне, — сегодня была у нас Анна Николаевна, мамина кузина. Она только что вернулась из Лондона. Господи, какая красавица! Ты непременно должна пойти к ней с визитом. Я ей про тебя говорила, и она сказала, что помнит тебя совсем крошкой, кажется, даже была у тебя на крестинах. — У меня на крестинах? — удивляюсь я. — Так она, значит, не очень-то уж молода... — Да, ей, вероятно, около сорока, а может быть, даже и больше. Но какая красавица! Прямо больше тридцати пяти ей не дашь. Ты непременно должна к ней пойти. Это будет для тебя приятное знакомство, у нее наверное очень веселятся — она ведь такая богатая, а ты все пищишь, что тебе скучно, да что ты одна на свете. Целую неделю уговаривала меня Наташа идти к Анне Николаевне. Я все не решалась, но за это время успела по рассказам немножко познакомиться с ней. Оказалось, что она вдова, что у нее где-то, кажется, в Москве, два взрослых сына, что она все время жила в Лондоне, где служил ее двоюродный брат — граф Делио, который теперь тоже переехал на время в Петербург. Наконец, дней через десять после первого разговора, прибегает ко мне Наташа и говорит, что завтра утром Анна Николаевна будет ждать меня у себя, и что она, Наташа, уже дала за меня слово, что я приду. Делать было нечего. Я надела на себя самое парадное свое платье и отправилась. Несмотря на то, что я была уже несколько подготовлена Наташиными рассказами, обстановка, в которой жила Анна Николаевна, совсем подавила меня своей роскошью, и моя маленькая фигурка, отраженная в больших золоченых зеркалах, показалась мне такой жалкой и неуклюжей, что я совсем загрустила. Анна Николаевна встретила меня в своей спальне, стоя перед трюмо и выбирая из большой вазы разноцветные хризантемы, которые она по очереди прикладывала к своим золотистым волосам. Высокая, очень полная, но стройная, с большими темными умными глазами, она действительно была великолепна. Ее слегка увядающая, но тщательно поддерживаемая красота покоряла своей спокойной и гордой самоуверенностью. — Так вы и есть маленький Верок? — спросила она, снисходительно приподняв мой подбородок розовыми душистыми пальцами. — Очень, очень рада. Вы дурнушка, но вы очень милы. Я не считала себя красавицей, но слышать это от других мне еще не приходилось, и я почувствовала, что краснею до слез от обиды и смущения. Но она уже бросила меня и снова занялась своими хризантемами. — Скажите, Верок, у вас никого не осталось из родных? — Никого. — Так вам, вероятно, очень скучно? Что вы целый день одна делаете? — Я очень занята, — ответила я с достоинством. — Я служу. Она точно испугалась. — To есть как это так? Что вы говорите? — Ну, да, я служу. Я классная дама. — Вот как. Она замолчала и совсем перестала обращать на меня внимание. Она то возилась с цветами, то звонила прислугу и отдавала приказания, то писала какие-то записки. — Заходите ко мне, Верок, вы мне понравились, — кинула она мне, когда я поднялась. — Только вот что: я принимаю по пятницам, но вы в пятницу не приходите. По пятницам у меня бывает дипломатический корпус, а вы с дипломатическим корпусом разговаривать не умеете... Приходите по вторникам. И потом, вот еще что: пожалуйста, дружочек, не говорите у меня, что вы служите, это у нас не принято. Я возмутилась. — Как, вы, кажется, считаете неприличным, что я служу? Почему же у Коротьевых никто мне никогда не говорил, что это не принято, а все, напротив, относились с уважением к моему труду! А они одного общества с вами, даже ваши родственники. — Ах, Коротьевы! — они тоже не умеют разговаривать с дипломатическим корпусом. Я их тоже по пятницам к себе не пускаю. За обедом у Коротьевых мы много смеялись над «дипломатическим корпусом». Вечером, в постели, я немножко всплакнула, вспомнив свое огорчение, и твердо решила, что никогда нога моя у Анны Николаевны не будет. В продолжение зимы я встретила ее раза два у Коротьевых, причем она очень любезно продолжала приглашать меня на свои вторники, по-видимому, совершенно не представляя себе, что я на нее обижена. Весной она снова уехала за границу, и несколько лет не было о ней ни слуху ни духу. Коротьевы за это время переехали в провинцию, а я втянулась окончательно в серенькую трудовую жизнь. Об Анне Николаевне я уже успела окончательно позабыть, как вдруг, однажды, вернувшись с урока, узнаю от прислуги, что меня спрашивала какая-то барыня и обещала зайти еще раз вечером. И действительно, вечером пришла ко мне высокая, толстая дама с лицом, затянутым густым зеленым вуалем, сложенным в два ряда. — Верок, вы принимаете? — спросил меня странно-знакомый голос. — Не удивляйтесь, — это я — Анна Николаевна. Я всплеснула руками от удивления. — Пожалуйста, заходите. Я очень рада. Какой у вас странный вид. Зачем этот вуаль? — Подождите, все расскажу. И она стала медленно раскутывать голову. На меня взглянули те же умные красивые глаза на совсем чужом, старом, отекшем лице, обрамленном реденькими седеющими волосами. Она сбросила ротонду, и разница между нею и прежней Анной Николаевной увеличилась еще больше. Тяжелая, расплывшаяся фигура, короткая обрюзглая шея, простое темное, скверно-сшитое платье... — Господи! Да что с вами случилось? — невольно вырвалось у меня. — И как вы ко мне попали? Как разыскали меня? — Разыскать, при желании, очень нетрудно. А пришла я к вам потому, что вспомнила о вас, а еще потому, что у меня теперь никого нет, и идти мне больше не к кому. — Как все это странно! — продолжала я удивляться. — Объясните же мне по крайней мере, зачем вы на себя такой вуаль накрутили? Прячетесь от кого-нибудь, что ли? — Да, Верок, прячусь, прячусь. Потому что тяжелее всего на свете — это видеть, как от тебя люди на другую сторону улицы перебегают. Запомните, Верок, это самое тяжелое. Она просидела у меня весь вечер и рассказывала о себе, а я все смотрела на нее и старалась соединить ее в своем представлении с той красавицей, которая подбирала цветные хризантемы к своим золотистым кудрям, но эта несчастная старуха, вялая, страдающая одышкой, никак не сливалась с той, с прежней. Мало-помалу красавица потускнела и отошла из моей памяти, и я стала понимать новую Анну Николаевну, как настоящую. Она рассказала мне, как три года тому назад лишилась последних остатков своего огромного состояния. Почти одновременно потеряла она своего кузена, скончавшегося от разрыва сердца. Он умер без завещания, и все состояние его перешло к его брату. Потрясенная всеми этими историями, Анна Николаевна слегла и проболела несколько месяцев, во время которых ушли все ее наличные деньги и драгоценности. Постаревшая, упавшая духом, поехала она в Париж и там, брошенная и забытая всеми, собиралась умереть голодною смертью, когда неожиданно получила письмо от старшего сына, который обещал ей высылать ежемесячно пятьдесят рублей и присоединял умный совет жить поскромнее. Это последнее обстоятельство так ее разозлило, что она хотела уж было отказаться от денег, но благоразумие взяло верх. — К тому же, — прибавила она, добродушно улыбаясь, — его и винить нельзя. Ведь я все-таки порядочно поистратила их денег... И вот тогда Анна Николаевна решила вернуться на родину, где и жила уже несколько месяцев, прячась от старых знакомых, как вдруг вспомнила обо мне. — Уж очень мне захотелось, Верок, рассказать кому-нибудь обо всем. С этого дня началась наша странная дружба, длившаяся около года. Она жила на той же улице в грязных меблированных комнатах мадам Пятеркиной и выходила из дому только для того, чтобы повидать меня или сделать необходимые покупки, причем каждый раз тщательно закутывала лицо вуалем, хотя опасность быть узнанной старыми знакомыми становилась с каждым месяцем все меньше и меньше. Несколько раз предлагала я ей перебраться ко мне, но она всегда отклоняла это предложение, говоря, что должна чувствовать себя совершенно свободной. Мы виделись почти каждый день. Если я бывала вечером дома, то ставила в гостиной на подоконник зажженную свечку и высоко поднимала занавеску, так что, подойдя к дому, Анна Николаевна сразу замечала сигнал и, если его не было, не поднималась понапрасну на пятый этаж. — Вы меня перед дворником компрометируете, милая моя, — говорила я ей. — Из-за вас приходится любовные сигналы устраивать! Иногда бывала и я у нее, в последнее время довольно часто, потому что усилившаяся одышка не позволяла ей подниматься по лестницам. Усталая, измученная трудовым днем, прибегала я к ней и начинала жаловаться. Она молча, с презрительно-снисходящей улыбкой выслушивала мои рассказы о капризных и ленивых девчонках, о придирках их глупых матерей, о моей собственной тоске и озлобленности. — Ну? Все сказали? — говорит она, когда я замолкну. — Теперь слушайте, я специально для вас вспомнила сегодня ночью один праздник у лорда Глозбери. Я усаживаюсь поудобнее на продавленную кушетку, рассказчица полуложится на узенькую жесткую кроватку против меня и начинает: — Праздник этот устраивал он в своем родовом имении. — В том самом, где была охота? — перебиваю я. — Ну, да, конечно. Огромная сводчатая зала, гулкая, с длинными готическими окнами... Электричества, конечно, нет, лорд Глозбери не признаёт электричества. Он говорит, что было бы святотатством озарять машинным светом эту трехвековую старину. Электричество пахнет лавкой. Все разбогатевшие торгаши первым долгом обзаводятся электрическими лампочками. Весь дворец лорда освещался желтыми восковыми свечами. О, да, он был прав. Эти сотни горящих, живых, жарких огоньков, как они играли нашими брильянтами, нашим золотом, нашими глазами... — Ну, ну, положим, — перебиваю я снова. — Электричество-то гораздо удобнее. Она медленно поворачивает ко мне свое бледное одутловатое лицо, и легкая презрительная усмешка чуть-чуть трогает ее губы. — В замке лордов Глозбери не может быть ничего неудобного. Прежде чем вы успеете договорить до конца свое приказание, уже десятки рук исполняют его. На чем я остановилась... а, я рассказывала о бале. На него были допущены только избранные, небольшой кружок человек в сто. Зала вся убрана растениями. Целая живая стена цветов прячет за собой оркестр. Мы танцуем, от движения цветы колышутся, шевелятся. Кажется, будто это они поют старинные грустные вальсы. На мне был белый туалет, колье из рубинов и несколько белых нарциссов в волосах. Я была лучше всех. — А где же теперь ваши рубины? — Рубины? Они мне никогда и не принадлежали. Это были фамильные — графов Делио. Теперь их носит жена его брата, какая-то американская купчиха. В ту ночь они были на мне. Я была лучше всех. Когда я проходила мимо зеркала под руку с хозяином дома — я не сразу узнала себя. Ах, как я была хороша! Когда я поняла, что это я — мне даже страшно стало... Чего вы смеетесь? Вы дурнушка, вы не понимаете, что значит почувствовать себя красавицей... В эту ночь ухаживал за мной старший сын лорда Глозбери. Он только что вернулся из Индии и был героем дня. Красавец, поэт! Я была счастлива и горда. Еще бы! Ведь его жена считалась первой красавицей нашего круга! Он вел меня к ужину. Ужин был устроен в парке, и мы шли туда под музыку, а маленькие мальчики, одетые гномами, освещали нам дорогу разноцветными факелами. Так вот я шла под руку с молодым лордом. Он с меня глаз не сводил весь вечер. Говорили мы что-то об Индии. Я сказала, что ему, вероятно, странно видеть себя в Англии, где все так непохоже на Индию. А он говорит: «Нет, не все непохоже. Ваши глаза похожи. Ваши глаза, как индийская ночь». Потом после ужина, когда стали его просить сказать какое-нибудь из своих новых стихотворений, он и говорит: — Хорошо, я скажу совсем новое, самое последнее. И продекламировал: Your eyes are like an indian night, O, dark and silent night... — Что это значит? — спрашиваю я Анну Николаевну. Ваши глаза как индийская ночь, О, темная, молчащая сила. — А дальше как? — Постойте, как это... «I run away...» «Я бегу...» Забыла, Верок, забыла! — Ну, все равно, рассказывайте дальше. — Ах, как хочется вспомнить! Он потом скоро уехал; в день отъезда прислал мне корзину белых нарциссов (то были тогда мои цветы) и в них это стихотворение... Ну, как это — не могу вспомнить! Эту ночь я провела у нее на ее продавленной кушетке, потому что было уже слишком поздно идти домой. К тому же я знала, какой для нее праздник, если я у нее ночую — не хуже тех, что задавал лорд Глозбери. Засыпая, я слышала, как она шепчет это стихотворение, останавливаясь все на том же слове. — Скажите, Анна Николаевна, вы потом никогда не встречались с ним? Она вздрогнула, ответила сердитым голосом: — Никогда, ни-когда, — и замолкла. Я уснула. Всю ночь снились мне красивые лорды и поющие цветы, а под утро я была разбужена глухим, подавленным рыданием. Я открыла глаза. Это плакала Анна Николаевна. Серенькое петербургское утро устало и тускло освещало ее большую тяжелую фигуру, с головой, зарытой в подушки, с судорожно прижатыми к лицу руками. Она так и не раздевалась с вечера. Я видела, как вздрагивают под ситцевым капотом ее широкие бессильные плечи и беспомощно свесившаяся с кровати нога, в стоптанной войлочной туфле... — Анна Николаевна? Что с вами? Вы больны? — Нет... нет... — Ну, как вам не стыдно такую рань рев поднимать? Смотрите, вас завтра ваша Пятеркина с квартиры сгонит. Она подняла свое распухшее от слез лицо и, строго глядя на меня блестящими глазами, сказала: — Вы спросили меня, видела ли я его еще когда-нибудь? Так вот я неправду сказала, что не видела... Я встретила его в Париже, два года тому назад. Я тогда с голоду умирала... Ах, Верок, я тогда еще дура была! Многого не знала. Я остановила его и поздоровалась... — Ну и что же? — Он не узнал сначала. Потом покраснел, растерялся... «Я, говорит, слышал о вашем несчастье, очень жалел...» Верок, Верок! Зачем я его остановила?.. Много таких вечеров провели мы с Анной Николаевной. Много рассказывала она мне о своем счастье и о своем несчастье. Иногда, представляя в лицах какой-нибудь из своих былых триумфов, она вставала, выпрямляла свой отяжелевший стан и гордо поворачивала поседевшую голову. Тогда я снова чувствовала и понимала в ней былую красавицу. — Перестаньте, Анна Николаевна, опять спина заболит. Сидите смирно. Мои предостережения часто оказывались пророческими, и на другой день я получала записку: «Верок! Пришлите девку спину тереть». — Анна Николаевна, — спросила я как-то, — у вас столько было в жизни скверного. Скажите, какая минута была все-таки самая тяжелая? Она подумала и ответила решительно: — Знаю эту минуту, Верок. Хорошо ее помню. Это было тогда, когда мне в первый раз в жизни пришлось надеть поддельный батист вместо настоящего. О, Верок! О! Что это было! Он жег меня, резал, колол! Я никак не могла забыть, что он надет на мне! И день и ночь я его на себе чувствовала. О! О!.. Да, да, это была безусловно самая тяжелая минута в моей жизни. Не смейтесь, Верок. Я не шучу и не притворяюсь... Весной мы с ней расстались. Сын написал, что вышлет ей на леченье пятьсот рублей. У изголодавшейся Анны Николаевны закружилась голова при мысли о такой сумме, и она решила ехать в Париж. — Вы не понимаете, Верок, — ответила она на мои воззвания к ее благоразумию. — Вы ужасная мещанка и готовы сидеть на мешке с деньгами. Я прекрасно знаю, что для меня лучшее леченье — перемена обстановки, жизнь в большом городе, хорошая встряска. — Какая вам встряска, когда вы еле ходите. — Отстаньте! Вы просто злитесь, что сами не можете уехать. Сидите и утирайте носы своим девчонкам, а мне вся эта мерзость давно надоела. И она оглядела с таким презрением и меня и мою комнатушку, что я совсем притихла и прекратила свои советы. Занятая своими делами и планами, она стала ко мне заметно холоднее, и мы виделись уже не так часто. Накануне ее отъезда я зашла к ней проститься. Она была очень оживлена и писала какое-то письмо. — Кому это вы? — спросила я, зная, что она ни с кем сношений не поддерживает. Она молча указала мне заготовленный конверт. Я прочла: «Красноярск. Его Высокородию Евгению Андреевичу Канину». — Это еще кто такой? Она подняла на меня блестящие, смеющиеся глаза. — Так, офицерик один ничтожный. Полковник, что-то в этом роде. — Чудеса! Что же вы ему пишете? — А вот слушайте. Она подняла листок и тихим грудным голосом начала: «Я пишу вам, мой хороший друг, с южного берега Франции, из Ниццы, где мы с вами встретились впервые...» — Милая моя! — перебила я. — Да вы совсем с ума сошли! Какая тут Ницца? Тут меблированные комнаты мадам Пятеркиной. «Я пишу вам? — продолжала она, останавливая меня рукою, — потому что это яркое море, этот желтый хрустящий песок под моими белыми башмачками, этот горький запах приколотых к волосам моим белых нарциссов — все напоминало мне тот день... Вы помните его?..» — Ха-ха-ха! — заливалась я. — Запах нарциссов! Это, верно, жареный лук из кухни мадам Пятеркиной! А белые-то башмачки! Белые башмачки! Да вы совсем с ума сошли! «Ведь это был единственный день, — продолжала она, — когда мы были вместе одни. Никогда до этого дня, ни после него, не разговаривали мы друг с другом. Вы, кажется, потом вскоре уехали? Я сижу одна на берегу. Я отказалась от пикника, устраиваемого маркизой Дешо, и одна украдкой ушла сюда и буду сидеть здесь до вечера, чтобы серебряные звезды напомнили мне конец той сказки, которую зажгло в моей памяти это золотое солнце...» — Анна Николаевна! Голубчик! Ей-Богу, я боюсь за ваше здоровье! Объясните мне, что это за мистификация! Положительно, кто-нибудь из нас двоих с ума сошел! Маркиза Дешо! Пикник! Офицер какой-то! Да что вы, влюблены в него были, что ли? Она удивленно посмотрела на меня, словно очнувшись, и вдруг добродушно расхохоталась. — Влюблена? Ах, нет! Только не влюблена! Он был такой ничтожный. Вертелся около нас недельки две, потом уехал. Но помню, кто его к нам ввел. — Так что же значит это письмо? — Ах, Верок, Верок... Вы не поймете этого. Он видел меня красавицей, царицей... Ведь мы больше не встречались с ним, и он ничего не знает о моем унижении. Я для него все та же богатая светская женщина с прекрасными глазами... — Знаю, знаю: «Ваши глаза как индийская ночь», — смеялась я. — Ну да! Как индийская ночь, если это вам так нравится, — ответила она сухо. — Я как-то вспомнила о нем тогда в Париже, когда мне так тяжело, так тяжело было. Я написала, что я счастлива и окружена. Я помнила совершенно случайно, что он живет в Красноярске. И я получила в ответ письмо, такое почтительное, робко-влюбленное, что, читая его, я почувствовала себя снова молодой, красивой и желаемой, я, старая, убогая развалина. Я долго жила этим письмом. Могла ли я думать тогда в Ницце, что этот жалкий офицерик, которого я третировала, как уличного мальчишку, даст мне счастье, воскресит хоть на минутку всю умершую радость моей жизни... Сегодня я опять вспомнила о нем. Я нарочно пишу такое письмо — раздражающее, с недоговоренной лаской. Нарочно, чтоб вызвать у него ответные воспоминания, тоже яркие и красивые. Чего вы смеетесь? Ведь я этим письмом покупаю себе несколько минут молодости, красоты, счастья. Разве над этим можно смеяться? Ведь у меня больше ничего нет! Ничего нет! Поймите — ничего! А теперь — уйдите. Оставьте меня одну. И она отвернулась, пряча от меня свое лицо, прижимая к вискам желтовато-бледные дрожащие руки. Я помедлила несколько мгновений, ожидая, что она окликнет меня. Но она молчала. Надежда Александровна Лохвицкая (псевдоним Тэффи, 1872–1952) — русская писательница, поэтесса, переводчик.

Музыканты шутят

Музыканты делятся на три типа: музыканты от Бога, музыкант — ну, с Богом, и музыкант — не дай Бог! Орган. Это был легкий и быстрый тест на то, кто вы: музыкант или патологоанатом. Обязательно нужно получить высшее музыкальное образование. А то так и будешь думать, что английский рожок — это такой сорт мороженого. — Учитель, почему, когда я играю на скрипке у меня потеют руки? — Это не пот, это плачет твоя скрипка. Польский романс: она меня не любит. Значит не судьба, как-то будем жить. Немецкий романс: она меня не любит. Вот никак она меня не любит! Не любит, и все тут! Испанский романс: она любит не меня, а Хорхе. Нет, она-то как хочет, а вот Хорхе не жилец. Русский романс: она меня не любит. Вот помру мучительной смертью — будет знать! Как-то, сидя в театре, Россини шепнул на ухо своему соседу: — Певец очень плох. Первый раз в жизни слышу такое ужасное пение. — Может быть, Вам лучше пойти домой? — предложил сосед. — Никоим образом! У меня есть сведения, что в третьем действии героиня должна убить его. Я должен это увидеть. — Мама, почему ты всегда стоишь у окна, когда я пою? — Потому что не хочу, чтобы соседи думали, будто я бью тебя. Студентка на первом курсе играла Моцарта, на втором Дебюсси, на третьем Хиндемита, а на четвёртом Шёнберга. И вот она играет Шёнберга, а папа слушает, вздыхает и говорит: — Маша, ты с каждым годом играешь всё хуже и хуже... Напоминалка, чтобы лучше запоминались ноты: фа ре ля — рыбный аккорд, соль ля ми — колбасный аккорд. Разговор двух пап: — Я собираюсь в следующем году отдать сына на фортепиано в музыкальную школу. — А я на скрипочку. С фортепиано в переходе–то не постоишь. — Каких выдающихся провокаторов ты знаешь? — Только одного. — И кого? – Композитор Феликс Мендельсон. — Почему? — Для миллионов людей он написал нежный «Свадебный марш», а сам всю жизнь спокойно прожил холостяком. Во время оперы, перед женским хором выбежала мышь. Оглохло тысяча слушателей. В советском фильме «Джентльмены удачи» была философия главного героя: «Украл. Выпил. В тюрьму. Романтика!». У музыкантов же она немного иная: «Порепетировал. Выпил. Концерт. Романтика!».