Русская Европа
Нет точных данных о том, сколько человек уехало из России на фоне последних событий, однако спрос на билеты, особенно при взлетевших ценах, впечатляет. Это вызывает в памяти массовые исходы, которые уже случались в нашей истории. Впервые — в 1920-ых годах, в так называемую первую волну эмиграции. Куда уезжали россияне, что искали и что находили?
Бегство от смерти
Мы едва ли можем представить себе масштабы смуты, разразившейся в России в 1917 году. Октябрьская революция перевернула жизнь каждого россиянина. Одни ликовали и спешили присягнуть новой власти. Другие рвали и метали и всеми силами ей противились. Третьи собирали осколки своей прежней жизни и горевали. И было из-за чего: нищета, мародёрства, страх, болезни, голод, Первая мировая и Гражданская войны, красный террор, белый террор… К 1920-му окончательно стало понятно, на чьей стороне сила. Для огромного числа несогласных с большевиками не осталось другого выхода, кроме как уехать из страны. Иначе было не выжить и не спасти своих близких. Всех противников нового режима ждал или расстрел, или ссылка, или, при очень удачном стечении обстоятельств, двойная жизнь. Родная страна стала врагом для множества людей: офицеров, священников, дворян, казаков, учёных, кулаков.
Второй причиной эмиграции была невозможность принять перемены, произошедшие в России за эти страшные годы. Можно возразить, что по сравнению с прямой угрозой жизни политические разногласия кажутся не такой уж серьёзной причиной для переезда. Однако несогласие несогласию рознь. Революция в одночасье изменила всё до неузнаваемости. Люди засыпали в одной, а проснулись в совершенно другой стране. Всё вокруг стало чужим, враждебным, непонятным. Казавшиеся незыблемыми ценности рушились, родственные и дружеские связи с треском разрывались, не говоря уже о деловых. Человеческая жизнь, и раньше-то не особо ценившаяся на родных просторах, теперь не стоила и ломаного гроша. Беззаконие процветало. Всё больше лилось крови. Всё меньше становилось понятно, что правильно, а что нет. В самом тяжком бреду такое не могло привидеться людям — и это стало их реальностью, которую они не выбирали. Исправить случившееся было невозможно, но и смириться тоже. Оставалось только уехать.
На чужбине
Наивно думать, будто эмигранты весело паковали чемоданы и спешили занять лучшие купе в поездах и каюты на пароходах. Часто люди уезжали в спешке, бросая всё и хватая только детей и документы. И даже те немногие, кто смог подготовить отъезд и продумать свои дальнейшие маршруты, были отнюдь не рады. Некоторые отказывались уезжать до последнего, цепляясь за призрачную надежду, что со временем страсти поутихнут и можно будет если не жить как раньше, то хотя бы спокойно обживаться в новых реалиях. Вот что писал Николай Бердяев, которого выдворили из страны на печально известном «философском пароходе» (хотя на самом деле пароходов было несколько): «Меня пригласили к следователю и заявили, что я высылаюсь из советской России за границу. С меня взяли подписку, что в случае моего появления на границе СССР я буду расстрелян… Когда мне сказали, что меня высылают, у меня сделалась тоска. Я не хотел эмигрировать, и у меня было отталкивание от эмиграции, с которой я не хотел слиться. Но вместе с тем было чувство, что я попаду в более свободный мир и смогу дышать более свободным воздухом. Я не думал, что изгнание моё продлится 25 лет. В отъезде было для меня много мучительного...» Вынужденный побег из России был для абсолютного большинства эмигрантов настоящей трагедией. И дело не только в тогдашней мировой обстановке. Как бы нам ни хотелось быть космополитами, подобные потрясения очень больно бьют по самому уязвимому — по нашей идентичности. Иван-не-помнящий-родства, конечно, волен творить что пожелает и идти на все четыре стороны — вот только опереться ему не на что. Надо обладать высоким интеллектом, железной волей и огромным запасом жизнестойкости, чтобы, оторвавшись от корней, не забыть, кто ты есть, и пустить на новом месте уже свои собственные корни.
По разным оценкам, число эмигрантов из России в первую волну составило от 1,5 до 2 млн человек. В основном уезжали в Европу, Китай, а оттуда в США. Мало кому удавалось вывезти ценности и запасы денег, так что жизнь в новой стране нужно было начинать с нуля. Приходилось браться за любую работу. Русские эмигранты водили такси, разгружали вагоны, батрачили на фермах, строили железные дороги, шили в ателье, мыли посуду, убирались в ресторанах, собирали автомобили. У кого-то были связи за границей, родственники и друзья, которые смогли дать им крышу над головой и обеспечить работой, но таких было ничтожно мало. Большинство вынуждены были прозябать в нищете, причем не только «простые» люди, но и аристократы. Известны случаи мошенничества, как, например, с одной из бывшей фрейлин императрицы, которая воровала у знакомых меха и драгоценности. Никто не считал, сколько эмигрантов умерло на улицах и в подвалах от голода и болезней, сколько пропало в тюрьмах, притонах и борделях. Кому-то удалось худо-бедно устроиться. Были и те, кто смог не просто наладить жизнь, но и сохранить и приумножить родную культуру.
Совсем недавно отгремела Первая мировая. Европа приходила в себя после кровавой бойни. Старинные города, знававшие и лучшие времена, в своём разорении были до ужаса похожи один на другой. И всё же они приютили беженцев из России, став для многих если не вторым домом, то надёжным пристанищем.
Париж
В этом городе эмигрантам удалось создать небывалое количество организаций, вокруг которых вращалась их жизнь. Прежде всего это касалось, конечно, церкви, что для людей того времени было очень важно. Где церкви, там и кладбища и мемориалы. Кроме того, при содействии властей были основаны Дом инвалидов, Дом Белого воина, Казачий союз, военно-научные курсы, кадетское училище и даже Донской казачий хор. Большой популярностью пользовались русские кабаре и рестораны, например, знаменитый ресторан «Якорь», принадлежавший княгине Варваре Репниной. Эмигранты, располагавшие средствами, открывали магазины, библиотеки и издательства. В газете «Иллюстрированная Россия» печатали последние новости и даже давали объявления о конкурсах красоты «Мисс Россия» с фотографиями участниц.
Русские аристократки работали манекенщицами и демонстрировали парижскому бомонду модные коллекции. Их стать, манеры и знание языков очень ценились, так как в те времена модели не только показывали костюмы, но и должны были рассказывать о них. Говорят, именно эти женщины вывели работу манекенщицы на новый уровень, превратив её в настоящую профессию.
Интересна история Русского дома престарелых на Сент-Женевьев-де-Буа. Его основали княгиня Вера Мещерская и её подопечная, дочь английского лорда Дороти Педжет, любительница гонок и скаковых лошадей. В юности Педжет училась в пансионе для благородных девиц, который открыла в Париже княгиня Мещерская. Получив большое наследство, Дороти решила подарить своей наставнице особняк. Княгиня отказалась, но упомянула, что такой дом очень бы пригодился пожилым эмигрантам из России, поскольку в силу возраста они уже не могли обеспечивать себя, нуждались в уходе и заботе и деваться им было совершенно некуда. Русский старческий дом существует до сих пор. В 2013 году в нём открыли отделение для пенсионеров, больных болезнью Альцгеймера, всего в доме проживает 80 постояльцев.
Берлин
После войны Германия нуждалась в восстановлении, и рабочие руки эмигрантов оказались весьма кстати. Хотя не все немцы были довольны «понаехавшими русскими», которые создавали серьёзную конкуренцию за рабочие места на заводах и в сельском хозяйстве. Особенно много россиян было в Шарлоттенбурге, его так и называли — «русский район», а на российский манер — Шарлоттенградом. Там можно было завязать знакомства с земляками, узнать последние новости и подыскать работу. Чтобы наняться к кому-нибудь, эмигранты использовали и прессу, предпочитая не обращаться к местным лично. В одной из русских газет значилось любопытное объявление: «Крайне нуждающаяся группа офицеров б. Российской армии просит предоставить ей работу по набивке папирос. Работа проводится быстро, дёшево, аккуратно и добросовестно. Moabit, Krappstr. S. Bel. Fr. Reder, Sokoloff. Расстояние не стесняет». В те неспокойные голодные годы 20−50 марок в день хватало, чтобы «подкормиться и иногда на табак». Не обошлось без эмигрантов и в немецкой литературе. Помните, у Ремарка в «Трёх товарищах» был граф Орлов, русский эмигрант в Берлине 1920-х — «кёльнер», статист на киносъёмках, наёмный партнёр для танцев, франт с седыми висками. […] Каждый вечер он молился Казанской Божьей матери, выпрашивая должность метрдотеля в гостинице средней руки. А когда напивался, становился слезлив».
Наряду с Парижем Берлин стал своеобразной столицей русской эмиграции. Здесь не только трудились и проживали беженцы, но и открывались русские школы, библиотеки, Дом искусств, образовательные курсы, театры, проводились праздники, фестивали, выставки и ожесточённые политические прения.
Белград
Югославия (точнее, Королевство сербов, хорватов и словенцев, как она тогда называлась) принимала российских беженцев без каких-либо бюрократических проволочек. Да и вообще в славянских странах довольно тепло отнеслись к эмигрантам, памятуя о многовековых культурно-исторических связях с Россией. Правительство Югославии, интеллигенция и аристократы оказывали россиянам всевозможную помощь в размещении, устройстве на работу и адаптации. Быть может, поэтому у русских в Белграде какое-то время ещё теплилась надежда, что опьянение «большевистской заразой» — всего лишь временное помрачение умов, которое однажды схлынет как морок. Особенно сильны эти чаяния были в среде военных. Кадеты, выпускники училищ, кадровики, белогвардейцы, казаки поступали на службу в югославскую армию, но не забывали о том, что давали присягу погибшему царю, и внимательно отслеживали передвижения войск в СССР.
Российские беженцы в Белграде создали единый культурный и общественный центр и назвали его «Русским домом имени императора Николая II». В нём разместились Музей императора Николая II, Музей русской конницы, Русский научный институт, мужская и женская гимназии, публичная библиотека с архивом и издательской комиссией, художественное общество, музыкальное общество, театр, профсоюзы, и это неполный список. Такой мощной и масштабной организации не было больше ни у одной русской диаспоры ни в одной стране.
Прага
Костяк русской эмиграции в чешской столице составляла интеллигенция: профессора, преподаватели высшей школы, врачи, журналисты, инженеры, учёные. Как только был решён вопрос с жильём и пропитанием, они сразу начали формировать собственную культурно-образовательную среду. Например, были организованы такие учреждения, как Объединение российских земских и городских деятелей (Земгор); Здравница и Русская юридическая консультация Земгора; Союз русских педагогов средней и низшей школ; Ссудо-сберегательная касса «Славянская взаимность»; Строительное товарищество; Административная комиссия русских земледельцев; Общество русских врачей и Общество русских инженеров и техников; Комитет по борьбе с туберкулезом и др. Все эти организации оказывали содействие российским гражданам, оказавшимся в непростом положении в новой стране. И сами пражане были настроены к русским весьма лояльно, что только укрепляло связи между двумя народами.
С культурной жизнью беженцев в Праге связано имя Софьи Владимировны Паниной — богатейшей русской графини, женщины выдающегося ума и невероятной работоспособности. Панина была дружна с Алисой Масарик, дочерью чехословацкого президента, и по её приглашению переехала в Прагу, где стала помогать соотечественникам. К слову, графиня развернула нешуточную деятельность по устройству русских эмигрантов не только в Чехии, но и в других странах. Она переписывалась, ездила на встречи, договаривалась с министрами, президентами, госсекретарями, лидерами различных международных правозащитных и культурных организаций, добиваясь помощи беженцам. Так, в Праге при содействии А. Масарик и американского мецената Д. Крейна был создан Русский очаг — центр для «удовлетворения духовных и культурно-просветительских потребностей русской колонии». Его взял под своё крыло Чехословацкий Красный Крест, а Софья Панина стала руководителем и заведующей центра. В Очаге располагались библиотека-читальня, насчитывавшая около 10 тысяч томов, клуб для лекций и концертов и буфет, где можно было дёшево пообедать. Здесь проходили встречи с российскими писателями, заседали Русское историческое и музыкальное общества, выступал хор Архангельского, проводились ежегодные Дни русской книги. И конечно, нельзя не сказать о масштабном регулярном праздновании Дня русской культуры, приуроченного ко дню рождения Пушкина. Это был настоящий праздник для всей эмигрантской общины, в нём охотно участвовали простые пражане, высокопоставленные чиновники и деятели искусства. Один из отчётов гласил: «В Праге чехи — друзья России не только присутствовали и участвовали в русском празднике, а сами устроили и сами праздновали «День русской культуры». Это замечательное торжество было чрезвычайно внушительно. Оно было устроено несколькими чешскими организациями, и ему предшествовало обращение к учителям народных школ, ко всем культурным организациям, к книжным магазинам и ко всей чехословацкой журналистике с предложении о соответственном ознаменовании этого чешского «Дня, посвященного русской культуре». Русский очаг просуществовал вплоть до 1944 года, как и многие подобные учреждения, ставшие для россиян, оказавшихся за границей, средоточием культурно-духовной жизни.
Это лишь некоторые примеры того, как наши эмигранты, встречая помощь и понимание за рубежом, смогли сберечь для нас российское наследие и создать крепкие связи с европейцами. Хочется надеяться, что разорвать эти связи не так-то просто.